Страх перед попАми и как я с ним боролась
May. 10th, 2017 01:18 am![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
ynerge Существуют группы людей, общения с которыми я боюсь просто ввиду принадлежности этим группам. В первой тройке этого списка – священники и прозелитические миряне; в общем, все, кто читает своё Писание справедливым для всех на свете и использует цитаты оттуда как «непобедимый довод». При этом святость Писания доказывается справедливостью отдельных цитат, справедливость цитат – святостью Писания; замыкаясь в кольцо, этот круг аргументации формирует непробиваемую броню «правильности», на фоне которой любой, кто усомнится, кажется грязным, порочным, эгоистичным врагом общественного спокойствия.
Меня пугает сама угроза такого исхода общения, самый намёк на него.
До последней недели я даже не предполагала, насколько эта тенденция способна отравить моё впечатление о человеке, зачастую малознакомом. Достаточно, чтобы он начал с набожным видом толковать священные тексты, и рефлекторно шарахаюсь от него, предчувствуя самое ужасное. Без спору, в большинстве случаев этот фильтр работает правильно, но меня напрягает пункт «рефлекторно» – он не даёт прояснить ситуацию в деталях, гротескно завышает оценку вредоносности прозелита, и понижает шансы объяснить ему причины разрыва внятно (соответственно, отнимает у него возможность проявить добрую волю).
За прошлый год мне пришлось расстаться по этому признаку аж с двумя людьми – один из них вёл себя как прозелит, а другой его защищал. Оба – суперталантливы, и, хотя между мной и ими не было той близости, которой бы мне хотелось, сам факт утраты таких «звёзд» меня напряг. Заставил думать: что со мной не так? Откуда этот страх перед попами? Ведь для меня и впрямь корёжит от священнических одеяний – как от милицейской формы, в те времена, когда милиция символизировала произвол и жадность. А в прошлом мне пришлось долго работать над собой, чтобы научиться без содрогания брать в руки Библию, ходить в церковь, слушать молитвы...
Раньше на этом месте мои размышления останавливались, поражённые мучительным стыдом. В памяти восставал глумливый абстрактный проповедник, вопиющий: «истинно, что бесы, извращенцы и дегенераты бегут от Креста Святого! Так – изгоним вас!», и разум зацикливался на отрицании: «Нет, я нибаюсь попов, ну, то есть, я их нибаюсь, но не по тем же причинам, что бесы, я могу совладать с собой, честно-честно...», бла бла бла. Но на этот раз речь шла о конкретных людях, которые могут от моей фобии пострадать, поэтому пришлось переступить через терновый кустик и признать честно: да, священники, особенно в служебном одеянии, подавляют меня одним взглядом, они кажутся мне огромными, страшными, беспощадными, внушая желание стать маленькой и незаметной, чтобы их внимание не задержалось на мне, а цитаты из Библии, сказанные оппонентом в моё осуждение, причиняют мне такую муку, что мне тяжело после этого спорить.
«Хорошо», – задала я вопрос своей памяти, – «Займёмся процессингом. Выдай мне первый инцидент, когда священник вызвал у меня состояние ужаса»
Разум, надрессированный одитингом, без проблем выдал мне россыпь случаев, самый ранний – страшный советский фильм, в кульминации которого поп погнался с топором за сыном, узнав, что тот вступил в пионеры (соответственно, отринул Бога). Безумный, огромный, страшный, жирный поп с перекошенным лицом, от которого хотелось забиться в щёлку, да только некуда, остаётся лишь пойти на мясо. Будучи ребёнком, я, конечно, поверила, что эти кадры сняты по мотивам реальной истории, была потрясена и возмущена; вскоре я провела в школе урок научно-атеистической агитации, тоже оставивший в памяти неприятный след. Слишком пафосно и наивно, демонстрационная часть с «чудесами» провалилась, ну и, в общем, нехороший наезд на верующих вышел – думаю, в раннем СССР попов чаще расстреливали, чем гибли от их топоров.
Разбор этих двух случаев прошёл лениво и рутинно, но не привёл к искомой лёгкости бытия. Поэтому, сообразно заветам Дианетики, я забурилась в более архаичные слои памяти – достраивая сцены, которых на сознательном уровне не помню. «Всплыл» какой-то мясистый нахрапистый подросток, запугивавший меня дикими россказнями и наслаждавшийся моим ужасом – он не был попом, но что-то общее прослеживалось. «Всплыла» верующая тётенька на базаре, грозящаяся мне Богом и вогнавшая этим малолетку, никогда о Боге не слышавшем, в оторопь. Были книги, где описывались зверства религии – «в те бедственные времена, когда научный атеизм ещё не властвовал»...
В этом месте, как я сейчас понимаю, я допустила ошибку, потому что надо было искать первый инцидент с соматикой, сопровождающей страх (жжение в теле, ноющее сердце, напряжение мускулатуры корпуса), а не с эмоциями. Так или иначе, волнение по поводу попов не исчезло.
Я решила сделать паузу. Дело было в электричке, поэтому я уныло открыла взятую заранее из дому брошюру священника Родиона «Не участвуйте в делах тьмы», 1991, и принялась проникаться духом христианского маразма – может, попутно что-то прояснится. Брошюру я взяла из дома, не зная, зачем – сейчас мне стало ясно, что не зря.
Примерно на третьей странице я заметила удручающую вещь: несмотря на чёткое понимание, что отче мракобесен, я нахожу в его брошюре весьма неглупые мысли. Оказывается, я совершенно забыла, а впоследствии переоткрыла в эзотерической практике, что: 1) негативные психические состояния автора передаются через текст 2) донорство биоэнергии – информационно отравляет пациентов 3) к эзотерике толкает страх перед будущим. И так далее. При этом я довольно чётко могу увидеть границу, где мудрость смешивается с чернухой и переходит в «деловое предложение»: принять христианство для решения всех своих проблем. Но мне всё равно нравится. Я хочу больше совпадений и больше интересных идей, так, словно мне хотелось бы достичь с о.Родионом полного согласия.
«Так ведь это и для Библии верно!» – внезапно поняла я. И удивилась. Парадокс: я, фактически, атеистка, Бог – это понятие, которого я не использую, хотя и не отнимаю его у тех, кому он нужен. Библия для меня – не сборник мудростей, а древний фанфик по мотивам одного из возможных вариантов творения Вселенной. Однако, когда мне доказывают что-то с применением цитат из Писаний, я чувствую тёплую пьянящую дрожь в груди, которая сменяется запоздалой острой мукой, если сказанное применено для моего уничтожения... Вот так-так! Значит, я не только ненавижу и боюсь попов, но ещё и иррационально влюблена в то, что они говорят? Хочу поверить, хоть на миг? Почему?!
«Потому что ты хочешь быть среди них», – ответило бессознательное, – «Ты ищешь группу, которая занимается духовным развитием, фактически, символизирует его, и хочешь, чтобы твои достижения признали в ней. А так же и за её пределами – любили и ждали по любую сторону баррикад, воспринимая как целительницу ран времени!»
«Ну я и какашка», – обиделась я, – «То есть, мне важно не проявлять достойные качества, а получить за них медальку – причём, там, где этих качеств, мягко говоря, маловато? Избранной хочу стать, как же! Тьфу... Печально... Ну ладно, дорогая, вспомни, когда это чувство очарования священством и желания быть среди них впервые возникло.»
На этот раз «съезжать по дороге воспоминаний» было труднее. Потребовались некоторые усилия, чтобы вспомнить, что первый и ключевой пример христианства дал мне роман «Мастер и Маргарита», прочитанный в 12 лет. Этот роман высоко ценился в начале Перестройки, став одним из символов творческой и религиозной свободы. Ведь это же подумать – творение 50 лет лежало под спудом, создано в самые чёрные для диссидентов годы, когда о евангельских темах даже заикнуться было нельзя! А там – и история Иешуа, и Сатана, бродящий по Москве, «коллекционирующий» порченные бюрократические души... Настоящий вызов советской казёнщине, причём, и в «чёрной», и в «белой» части. Именно так роман и воспринимался – удар по всем фронтам, декларация свободного духовного искательства, где Мастер и беззаветно преданная ему любовница – всепобеждающи. Где жизнь – не кончается, где волшебные существа ходят рядом с людьми, а дороги людей простираются в иные миры... И всё это – замечательным, вкусным слогом литератора-классика. О, как это разжигало фантазию, как звало душу «на взлёт»! Роман Булгакова сильно изменил стиль моего творчества и заставил экспериментировать. Мои произведения обогатились рядом персонажей, бессмысленно и мученически гибнущих из любви к отдельным людям и людям вообще, а так же сатирическими приключениями, напоминающими шалости воландовской команды. Я не представляла точно, куда лететь в этом широчайшем небе, но одно знала точно: я хочу прочитать Библию. Или, хотя бы, Евангелие. Там, должно быть, открываются все тайны, о которых недоговорил автор.
Вскоре и Новый Завет, и Библия (в патриархальном варианте) появились в моей библиотеке – постарались миссионеры с их бесплатной раздачей. Однако, чтение оказалось столь трудным, что я его бесконечно откладывала, полагаясь на интерпретации – по телевизору, в брошюрах, в газетах. То, как Библия звучала в устах «носителей культуры», неизменно оказывалось проще и интереснее оригинала. А ещё были рок-певцы, часть из которых во всю задействовала мощь новых образов и рисовала грандиозную картину древней святой Руси, восстающей из пепла сожжённых коммунистами церквей...
Всё это было странно, но воодушевляло и подвигало к росту. Позитива было так много, что вскоре в моём разуме как бы была протоптана «короткая тропка» – стоило оратору с возвышенным видом сослаться на Писание, как его мнение вызывало интерес, готовность слушать, априорную веру в мудрость сказанного. Откуда я могла знать, что есть люди, которые воспользуются этой тропкой, чтобы ходить в мою душу, как в личный сортир? А они пришли, и «первое поколение» согласилось с тем, что это, де, начальство, Святая Русская Церковь, восстановления которой с таким нетерпением ждала интеллигенция.
Отказаться от новых поучений было уже невозможно – я их принимала на автомате, с восторженным ожиданием мудрого священнодействия над моей душой, и запаздывающей агонией боли – когда становилось ясно, что цель изрекаемого – убедить меня в моей неполноценности. Неспособности к каким бы то ни было высоким движениям души, «пока я не раскаюсь и не приду к Христу».
Тут как раз на медийную сцену подвалили нигилистические культы – сатанисты, новые тольтеки. Они объяснили мне, что все религии придуманы для порабощения. Эта позиция показалась мне здравой, я не согласилась лишь со словом «все», допуская, что существуют и развивающие варианты. Но современной церкви это явно не касалось. Постепенно всё, что связано с христианством, начало вызывать у меня истерическую дрожь и ассоциироваться с подавлением.
Итого, виноваты интерпретаторы. Одни искренне верили, что религия – чистый позитив, и они излагают её правильно, поскольку «божественное дуновение в душе» синонимично единству с Христом. Другие интерпретаторы пришли и объявили боговдохновение вне церкви сектантством и сатанинским искусом (хотя, именно они изначально побуждали неофитов верить и вдохновляться). Первые их не остановили. Поэтому я одновременно влюблена в них и обижена на них. Я хочу быть как они (ощущать «божественное дуновение» и увлекать им других), но я не хочу быть как они (убивать критическое мышление, мостя «короткую дорожку» для тиранов и манипуляторов). Я не знаю третьего пути...
– ...И поэтому, – поднял голову с дивана мой внутренний сатанист, – Не в силах сбросить путы морали и сделать, как хочется – ты запрещаешь это другим! А то чо они могут больше тебя, да?.. Какое же ты жалкое создание.
С этим было трудно не согласиться. Зависть и обида – не самые лучшие мотивы нести миру справедливость.
«Ну-ка», – приказала я себе, – «Когда тебе впервые захотелось быть, как они? Править душами, сознательно приукрашать реальность и выдавать свой миф за факт?»
Странный вопрос, на первый взгляд – я всегда считала себя честной до беззащитности. Ни скрыть, ни приукрасить. Однако, подумав совсем немного, я... вспомнила соответствующий случай. Мне было лет девять, я ходила с одноклассниками домой намеренно-кружной дорогой и рассказывала им сюжеты несуществующих приключенческих фильмов. Стыда – не ощущала, ни капельки. Ведь я всего лишь хочу их развлечь, а фильм и так описывает то, чего нет. К тому же, куда лучше, если бы такой фильм был! Потому что именно так, как я рассказываю, их и надо снимать! Значит, в каком-то смысле, как идеал, фильм существует...
Кончилось всё тем, что, когда я стала рассказывать о настоящем фильме, мне, не выдержав, «закатили в лоб» претензию: врёшь, мол, не может быть такого. Это меня так обескуражило, что я впредь не пыталась «завоёвывать друзей и оказывать влияние», рассказывая о том, во что мне лишь хочется верить – пусть даже я это явственно вижу внутренним взором. Пусть даже это нельзя никак проверить. Сейчас моя этика так закостенела, что я даже не могу поставить себя на место того ребёнка-выдумщика – так мне стыдно... А почему, собственно, не могу поставить? Разве не все дети выдумывают фантастические вещи – хоть раз?
– Да-да-да, – грустно закивал внутренний сатанист, – А взрослые – чем не дети? Это ж как надо себя ограничивать, чтобы – раз, повзрослел, и больше нельзя!
Соблазн был слишком сильным. Совесть выла, как подстреленная собака, но я всё же зачитала «Четверичные права»:
– Я могу придумывать миф, ты не можешь придумывать миф, я не могу придумывать миф, ты можешь придумывать миф, они ... мы...
Стоило это сделать, и у меня как будто отпала чешуя с разума. Нет, прозелит, с которым мы конфликтовали, не стал восприниматься, как друг и брат, но мотивы его стали понятны и простительны. Трудно не понимать того, на чьём месте мог бы побывать.
Или не мог?
Неожиданно я ощутила тоску. У клириков этого мира, пусть они сто раз неправы, есть мифы, описывающие, как выглядит другая реальность. Они настроены на эти мифы и могут генерировать новый опыт за счёт безупречной веры в них. А я даже не знаю, куда мне идти после смерти... То есть, конечно, я могу присоседиться к чужой доктрине или выдумать свою, вот только чем она будет отличаться в океане прочих, декларирующих ровно в тех же выражениях свою правоту?
Толко я это подумала, как закат за окном электрички начал «утекать» сквозь меня, распадаясь на отдельные эманации – смысловыми единицами этого распада были не визуальные фрагменты, а особенности бытия: цвет, границы, звук, движение... Они всё более искажались, сдвигаясь в сторону смыслов, не выражаемых в человеческих понятиях. Как свет, смещающийся в невидимую глазу область... Я поняла, что именно так будет выглядеть мир для меня в момент умирания, если он настанет. Мне стало весело и спокойно – у меня вдруг появилась первая единица твёрдого опыта, на которой я могу базировать своё мировоззрение.
Это не первый случай, когда избавление от зажима вызывает прорыв в, казалось бы, не относящейся к теме эзотерической области. Так и надо.
To Do List:
- довести отношение к прозелитам до лёгкой симпатии (стандарт для всех людей)
- устранить страх перед созданием мифов (случаи бывают разные и в разных мирах)
- продолжать строить свою мифологию
- заняться, наконец, творчеством – я три дня уже этот отчёт пишу без отрыва!
no subject
Date: 2017-05-13 08:21 pm (UTC)Прикинь, совпадение - а я тоже как раз три этих дня пишу фрагмент автобиографического текста, где про наши с Татой отношения с Церковью:)